Мария Мелех - Сны Бога. Мистическая драма
Однако, нельзя превращать это в подростковый фарс, ожидая, когда привидение вдруг выскочит из сумрака, заставив подругу прижаться к своему Ромео.
– Пожалуй, я пойду спать, девчонки, – говорю я, рассчитывая на свою внезапность. Пара взмахов крыльями – и я уже у поручней. Я не обращаю внимания на их лица и безмолвные вопли возмущения, взрезавшие воздух: мне пора в свое волшебное королевство. Подобрав полотенце, я ухожу. И тут замечаю нечто необыкновенное в клубке теней, в нише, образованной двумя колоннами.
Зеркало. Прекрасное зеркало старинной работы, не слишком широкое – метра полтора, не больше, но неимоверной высоты: всего двух футов не хватает до потолка, отчего в нем, как в магическом коридоре, отражается и пропадает все окружающее мраморное великолепие. Я заворожено подхожу ближе – мой абрис кажется потусторонним и беззащитным, и ослепительной фотографической вспышкой в память врывается тот момент, когда мы с тобой вот так же смотрелись в зеркало. То было обычное старое трюмо в сельском доме, но как двойникам в нем не хватало этого античного великолепия, ведь наши тела несли отнюдь не житейские идеи. Почти одинакового роста, с длинными волосами одного и того же оттенка (как и полагается всем богемным эльфам, я в то время любил шокировать своей внешностью мирных жителей), похожие, как брат и сестра, и даже кожа излучала общее на двоих сияние. Я бы продал душу, лишь бы сейчас увидеть тебя рядом со мной – как тогда.
Но ко мне подходит Дорис и встает – справа, не на твое место. Подбоченясь, разглядывает наши отражения. Сексуальность контрастов пришла на смену божественной гармонии. Я не хочу даже разговаривать с ней, внезапно почувствовав смертельную усталость от ее постоянного присутствия. Почему она все время рядом? От нее веет дурным предзнаменованием. И я с невежливой резкостью отворачиваюсь.
– Пэм! Пройдемся, я хотел поговорить кое о чем.
Дорис на сей раз не может скрыть агрессивного удивления: она смотрит на меня почти с отвращением. Пэм чуть вальяжно собирается, вытирая красивое мускулистое тело большим полотенцем, и мы направляемся к выходу. Она чувствует себя победительницей, и чтобы еще больше увлечь ее этим спектаклем, я оборачиваюсь и говорю секретарше, которая уже стоит к нам спиной, нервными движениями расправляясь с одеждой: «Дорис, дорогая, завтра в полдень мы встречаемся с мистером Риччи, я уверен, что ты подготовишь все необходимое». Бедняжка даже не находит в себе сил ответить, но, в конце концов, она всего лишь работает на меня. Довольный собой, я обнимаю свою первую любовницу, и мы выходим в продуваемый сквозняками космос школьных коридоров.
Нам надо на третий этаж, и все это время я намереваюсь молчать. Я убираю руку с плеча Памелы, как только мы одолеваем два лестничных пролета, вынесших нас из подземелья. Если бы я сделал это позже, то породил бы мучительный намек: в нем была бы нерешительность претендента, накаляющееся желание, сопряженное с необходимостью предоставить ей свободу. Это так легко вообразить: мы почти у двери, я чуть отстраняюсь, ухожу в смущенную замкнутость, чтобы дать Пэм возможность самой привлечь меня…
Но я не хочу этого. Поэтому бросаю ее в этих сквозняках раньше, чем на полпути. Она все понимает – это был фарс, ее использовали, чтобы избавиться от еще более назойливой соперницы. Разговаривать теперь точно не обязательно, и мы доходим до своих дверей (они почти по соседству) в полном молчании. Я поворачиваю ключ и останавливаюсь, чтобы дать финальную сцену.
– Ты должна быть довольна, Памела. Дорис никогда не узнает, что ты спала сегодня в одиночестве. Ты одержала над ней победу, мы в одной коалиции. Я короновал тебя, – я подмигиваю ей.
– Когда-то ты был милым мальчиком, – довольно спокойно отвечает она. – Но я уже не впервые сталкиваюсь с новым Ником.
Да, Памела повзрослела, и в глубине души я вдруг чувствую себя проигравшим. Она так хорошо держится, что в мою душу закрадывается сомнение: а нужен ли я был ей вообще – сегодня? Или эта мысль прилетела из далекой юности, пропитанной сочным запахом свежей майской листвы?
Мне больше нечего сказать. Я улыбаюсь и закрываю за собой дверь. У меня нет ни секунды на размышление: уже полчаса, как я чувствую твой зов, и не хочу рисковать – не знаю, что может произойти, если я вовремя не откликнусь. Есть хорошее выражение: держать лицо. Так вот, я в буквальном смысле не смогу его держать, если тотчас же не упаду в эти чары. По крайней мере, для посторонних оно не предназначено.
3 января, глубокая ночь, чужой город, далекая страна.
Мне необходимо обратиться к психиатру, черт подери… Но как я расскажу эту историю, пусть даже и буду лежать на кушетке у специалиста? Диагноз готов: я шизофреник. Поехать к китайским или мексиканским шаманам? Они бы мне объяснили, в чем дело. И потом… я так боюсь потерять эти ощущения. Хотя каждый раз обливаюсь слезами раскаяния: то, что происходит, так не похоже на мой волшебный сон, длившийся девятьсот дней и ночей, почти восемь лет назад.
После я сижу на постели, оцепенев, и словно со стороны наблюдаю бесконечную адскую суету электрических импульсов своего тела. Каждая его клеточка вибрирует, перенасыщенная тобой. Я чувствую себя негодяем, маньяком, насильником. Я осквернен самим собой – не тобой, нет, конечно. Но я сижу и вдыхаю запах собственной ненормальности, оттягивая момент, когда придется идти в душ. Я готов собирать в ладони собственный пот – мне все чудится, что в конце его гаммы, на том краю вселенной, я встречу твой аромат.
Но почему все облечено в такую ужасную форму? Я не понимаю, что происходит, это началось несколько месяцев назад. Я могу объяснить свою алчность и ненасытность, но нет оправдания тому, какие жестокие личины она принимает. И почему ты зовешь меня – такого? В мой разум закралось стойкое подозрение: ты не понимаешь, что происходит, не помнишь меня и путаешь с кем-то. Я вижу чужое имя и мысли о нем в твоем сердце. И зверь внутри меня находит свою неуправляемую тень в этом факте. Это так легко – разозлить его, раздразнить ревностью. И он, ведомый чувством собственности, бросается на тебя, как на законную добычу.
Когда это прекратится? Это мучает меня. Мое тело получает долгожданный дар, но разве об этом я мечтал? Под моими когтями больше твоей плоти и ее вкуса, чем на моих губах. Я хочу нежить тебя, девочка моя, а вместо этого ты разряжаешь в меня молнию и подчиняешь своему сюжету.
Ты не видишь меня, ты просто чувствуешь силу. Раньше ты гнала меня прочь, называя бесом. Нынче – замерев и трепеща, ждешь этого беса в сгустившейся тьме, даже не спрашивая, откуда он пришел. Что с тобой стало? И во что превратился я?
Впрочем, все это может еще оказаться и меньшим злом – моей психической ненормальностью. Странно, правда, что я так хорошо справляюсь со своими обязанностями в социуме. Небольшая рассеянность и безответственность, присущая всем богемным жителям, не в счет, не так ли?
Я прячу, все время прячу себя от человеческих глаз. У меня вечный страх перед ясновидящими, хотя само признание факта их существования иным может показаться сумасбродным. А я все боюсь: вдруг они прочитают мои тайные мысли? Я сплел удивительный узор из притворства и лжи, и пройду любой врачебный тест, поразив всех разумностью и прагматичностью. Я не знаю, что происходит со мной. Я везде ношу эти страхи – вместе со своим благополучием.
Глава 3
Все было покрыто хмурью на следующее утро – мое настроение, серая влажная дорога, монастырские крыши, показавшиеся вдруг склизкими и опасными, каменные громады, в которых мне еще предстояло работать. Воспоминание о лазурном лучезарном бассейне было навеки похоронено под их землистой тяжестью. Будто и не было. Очередной сон. Да разве и нет? Я был там, но мне не дали насладиться и присвоить это чудо, вписать его в узор собственной жизни. Как такое случается? Этот вопрос я не перестаю задавать себе. Разве не достаточно сил я вкладываю в судьбу, чтобы по праву называться богом самому себе? Почему все сбывается, как пошлая подделка?
Почему я так страдаю от обычного течения жизни? Почему придаю столь огромное значение формам и краскам вокруг себя? Только ли потому, что я – художник? Отнюдь. Мой дар рисовать вторичен, он всего лишь средство достижения куда больших ценностей. Он, как и кисть в моей руке – инструмент.
А чувствую я в себе несоизмеримо великое: то, за что иные в прошлые века попадали на костры и эшафоты. Я с детства несу в себе это знание, и оно лишь развивается и подтверждается всем, что происходит со мной. Я – творец. Я могу созидать вселенную. Я – образ и подобие Господа. Потому-то мне так и важен материал, попадающийся на моем пути: красивый пейзаж, старинный замок, лесная поляна в дымке первоцветов, облаченный в мрамор бассейн. Мне все время мнится: еще одно небольшое усилие, прорыв воли – и откроется тайная дверца, в которую я втащу в свой мир то, ради чего пришел на планету.
